Часы на сентербергской ратуше только-только пробили восемь утра, когда Гомер въезжал уже на городскую площадь. Он прислонил свой велосипед к стене возле двери парикмахерской, сунул пальцы в щель между этой стеной и вывеской и достал оттуда ключ. Потом открыл дверь, вошел, поднял шторы, схватил щетку и принялся мести пол.
К половине девятого Гомер благополучно завершил все работы по открыванию различных вещей, как-то: дверей, окон, занавесок, а также шкафчиков и ящиков с инструментом и приборами для стрижки и бритья, и теперь, усевшись с ногами в кресло, он раскрыл последнее иллюстрированный журнал. Один из целой кипы журналов, что лежали здесь и в прошлую, и в позапрошлую, и в позапозапозапрошлую субботу – в общем, задолго до того, как Гомер начал подрабатывать у парикмахера Биггза. В сотый раз просмотрев картинки, Гомер уставился в окно в ожидании девяти часов, когда должен был появиться хозяин парикмахерской.
Вот прошел через площадь шериф, как всегда без десяти девять, и тут же скрылся в закусочной дядюшки Одиссея.
За пять минут до девяти прибыл мэр города и поднялся по ступенькам ратуши в свой кабинет.
Городские часы пробили девять, Гомер зевнул, потянулся и для разнообразия стал разглядывать городскую площадь не через окно, а в зеркале. Но это ему тоже надоело, и он перегнулся так, что вся площадь перевернулась в зеркале вверх тормашками. Стало уже значительно интересней. Гомер даже засмеялся, когда увидел, как из опрокинутой закусочной дядюшки Одиссея вышел вверх ногами парикмахер Биггз и в том же малоудобном положении проследовал по перевернутой городской площади.
Гомер сорвался с кресла, взглянул на часы и подумал: «Как всегда, парикмахер опоздает ровно на семь минут, а потом, как всегда, быстро войдет, как всегда, потрет руки и, как всегда, скажет: „А, я вижу, мы уже открыты и готовы к приему клиентов!“» И еще Гомер подумал, что давно уже в их городе все так тихо и спокойно и не происходит совсем ничего интересного.
– Доброе утро, Гомер, – сказал, входя, парикмахер. – А, я вижу, мы уже открыты и готовы к приему клиентов! – добавил он, потирая руки.
– Доброе утро, мистер Биггз, – ответил Гомер, с тоской и скукой наблюдая за тем, как парикмахер медленно, как всегда, снимает пальто и шляпу, а потом, как всегда, вешает их на третий крючок слева от двери и, как всегда, говорит: «Ну вот, здесь и повесимся!»
«Сейчас он напялит свой защитный козырек от света, – подумал Гомер, наденет белую куртку без двух пуговиц, вынет бритву из белой коробки с надписью „Стерильно!“ и начнет эту бритву править, сначала на оселке, а потом на ремне...»
Все это парикмахер и проделал, словно подчиняясь мысленному приказу Гомера, а когда дело дошло до правки бритвы, дверь отворилась, и Гомер, не глядя, мог с уверенностью сказать, что вошедший был не кто иной, как шериф.
– Здравствуйте, шериф, – сказал Гомер, не поворачивая головы к дверям.
– Привет всем, – сказал шериф и уселся в кресло перед зеркалом.
Парикмахер уже заканчивал брить шерифа, а Гомер успел уже начистить до блеска оба шерифова ботинка, когда дверь пропустила еще одного посетителя, и Гомер мог, не видя, поспорить на что угодно и с кем угодно, что вновь пришедший был не кто иной, как его дядюшка Одиссей, и что первые его слова будут:
«Что нового?»
– Что нового? – спросил дядюшка Одиссей.
Гомер молча покачал головой, парикмахер сказал «ничегошеньки», а шериф зевнул и произнес:
– Дела, как на парусном корабле во время штиля. – Свежих журналов нет? – с надеждой спросил дядюшка Одиссей, окидывая взглядом давно знакомую кипу.
Не дождавшись, как всегда, на свой вопрос ответа, дядюшка Одиссей, как всегда, зевнул, посмотрел в окно и...
– Эй, поглядите-ка! – закричал он во всю мочь. И все подскочили к окну, чтобы получше увидеть, как Далей Дунер, этот самый невыносимый, по выражению судьи, из горожан, мчится через всю площадь вместе с юристом Гроббсом, даже забывая сплевывать на ходу и чиркать спичками о постамент городского памятника.
– Что-то наверняка случилось! – догадался парикмахер.
– Куда они могут так бежать? – подумал вслух дядюшка Одиссей.
– Похоже на то, что они боропятся в танк, – сказал шериф, – то есть я хотел сказать – торопятся в банк.
– Банк открывается только в полдесятого, – сказал Гомер. Но все тут же увидели и услышали, как Далей Дунер забарабанил в дверь банка и закричал:
– Откройте! Открывайте скорей!
И все стали свидетелями того, как за две минуты до положенного времени двери банка отворились и Далей Дунер вместе с юристом Гроббсом ворвался внутрь.
– Первый раз за всю мою жизнь вижу, чтобы банк открылся раньше времени! – воскликнул дядюшка Одиссей.
– Далей чем-то подозрительно взволнован, – сказал шериф. – Обычно ему некуда спешить так рано.
– Послушай, Гомер, – сказал парикмахер, открывая кассовый ящик, – тут мне нужно, я совсем забыл, разменять пару долларов. И помельче... Сбегай-ка в банк, если не трудно.
– Хорошо, мистер Биггз, – ответил Гомер и помчался через площадь.
Некоторое время оставшиеся в парикмахерской молча стояли у окна, потом дядюшка Одиссей сказал; – Слышите? Далей Дунер что-то кричит...
– Кажется, я разбираю слова «сто тысяч», – прошептал парикмахер.
– Да нет, – возразил дядюшка Одиссей, – он просто кричит «все к черту!».
– Вот Гомер идет, – сказал шериф. – Сейчас узнаем, из-за чего там весь сыр-бор... Ну, что же случилось, сынок? – обратился он к вошедшему Гомеру.